Виктор Круткин

«Назвать человека „сапиенс“ — это изрядный аванс»

 В конце августа в НовГУ прошла конференция «Визуальная антропология – 2019. Город-университет: жизненное пространство и визуальная среда».  Её участниками стали более 180 исследователей из 27 городов России, а также из Армении, Латвии, Беларуси, Польши, Украины, Великобритании и Австрии. Урбанисты и учёные обсуждали сосуществование и взаимосвязь города и университета. Мы подготовили серию интервью с самыми интересными спикерами.

Беседа с профессором Удмуртского госуниверситета, доктором философских наук Виктором Круткиным, получилась очень любопытной. Виктор Леонидович вышел за рамки разговора о городской идентичности (именно ей была посвящена его секция) и порассуждал о новых визуальных феноменах: инстаграме и татуировках. А еще — почти сенсация — профессор Круткин вовсе не считает человека особенно разумным. Человек, прежде всего, существо эмоциональное, говорит он. Но обо всем по порядку.

— Чем определяется городская идентичность? По-вашему, есть черты, которые, допустим, будут характерны для жителя Ижевска, но совершенно не присущи жителю Великого Новгорода?

— Говоря об идентичности горожан, я встаю на позиции, не схожие с моими коллегами. Не думаю, что есть такая единая, тотальная, унифицированная идентичность ижевчанина. А если бы она была, я бы не хотел быть таким ижевчанином. У человека есть две базовые потребности — быть с другими и быть от них автономным. Через этот механизм идентичность всегда плюральна. Не думаю, что есть одна такая верёвка, которой можно было бы опоясать всех ижевчан. Живые люди имеют множество идентичностей. Слово-то это уже затертое. Что такое «идентичность»? Это как раз и есть короткий ответ на вопрос: «Ты кто?». Вот тебя ночью разбудят и спросят, кто ты, но ответить не так просто. Во-первых, это зависит от того, кто спрашивает. Если это милиционер спрашивает, я буду иначе ему отвечать, чем если бы это был мой брат.

Когда я ищу ответ на этот вопрос, я должен прикоснуться к своей сердцевине — она называется личностью. Многие мои коллеги считают, что эта середка образуется за счет сознания, мышления, когнитивности. Всем нравится позиция «Я мыслю, следовательно, я существую». Но человек — это не только хомо сапиенс. Назвать человека «сапиенс» — это, вообще, изрядный аванс. Когда вы в последний раз видели разумного человека? И разум — не то, чем ему следует кичиться. Какой ты разумный, если построил такой жуткий, чудовищный мир? Твой разум бомбы придумал!.. Тут-то и следует обратиться к аффективной области — чувства, воображения, желания — и мы тем более не сможем найти общий круг этих желаний. Хотя, наверное, у молодежи есть общие формы переживания мира, и это здорово, это классно, это клево, это отпад... Какие еще слова есть?..

— «Огонь».

— «Огонь»? Это в положительном смысле?

— Да, причем в письменной форме часто фигурирует «агонь».

— Прикольно!.. «Агонь» — это же форма протеста, это же показанная фига. И правильно, если есть повод ее показать. Так вот. Возвращаемся к эмоции. Эмоция — это не просто вибрация, никому не нужная. Это стержень человеческой жизни. В самом слове заложено движение. А движение — сам человек. Что такое человек без движения?.. Благодаря движению мы понимаем свои желания и влечения. И что такое человек, мы не поймем по его речи. Язык — это способ обмануть.

— И все же. Есть ли она, «новгородская», «питерская» или «ивановская» идентичность?

— Я думаю, что нет. Из каких-то воспитательных, пропагандистских целей для начальства удобно думать, что у «них» люди одни, а у нас — другие. Или «у них» молодежь «такая-растакая», а у нас — другая. Это инструмент для осуществления власти.

— Много говорят и о «духовном коде города». Это тоже пропагандистская конструкция?

— Конечно. Эти конструкции связаны с доминированием, с властью.

— Хорошо. Но ведь стиль жизни в разных городах отличается. Это определяется только размером города, его близостью к столицам либо удаленностью от них или чем-то еще?

— Возможности разные, конечно же. Возможности — это область осуществляемой свободы. Разные города — разные надежды, упования, ожидания. Разумеется, система того, на что уповает новгородский человек, будет отличаться от того, на что уповает петербуржец. Они будут разные, но я бы не сказал, что тут будет какой-то огромный разрыв. Смотрите, как люди у нас двигаются. Какая мобильность сейчас. Человек оказывается в Петербурге и тут же усваивает все положенные способы поведения, и даже речь, и любит это. А иногда почему-то его город отталкивает, и он возвращается на родину. Люди движутся. Жизнь гораздо интереснее, чем мы о ней думаем. Идентичность постоянно меняется, это не нечто монументальное. Никто не знает, какой она будет завтра.

— Действительно, люди в наше время гораздо мобильнее, чем 150, скажем, лет назад. И эта мобильность — причина того, что человек уже не может быть носителем какой-то одной идентичности?

— Да. Причин тому много. Мощнейший производитель модерна — это образование. Да и вся культура: единая романистика, единый кинематограф, единый интернет... Языка это тоже касается напрямую. Посмотрите, как он меняется. Да и формы поведения делаются универсальными. Вы, наверно, обратили внимание, насколько популярны сейчас татуировки у молодежи. Я не могу понять, почему это рисуется. Да и те, кто наносит на себя рисунки, не смогут этого объяснить. Такого рода декларативность поведения связана как раз с какими-то аффекторными структурами. Боюсь эту тему развивать, она еще сырая, но думаю, что для того чтобы ее развить, нужно привлекать широкий класс таких понятий, как надежда и отчаяние. Человек орнаментирует себя, и это — вздох его освобождения. Он освобождает себя от чего-то, это жест, который закрывает тему отчаяния. Это меня как исследователя очень будоражит. И я в очередной раз понимаю, что жизнь интересна и непостижима.

— Пожалуй, главный визуальный феномен нашего времени — это соцсеть инстаграм, где основной контент — визуальный, это фото и видео. Там сегодня крутятся большие деньги, это инструмент влияния. Что это говорит о нашей эпохе, какой смысл за этим стоит? Как получилось так, что одна фотография может стоить 100 тысяч рублей (цена рекламного поста одной российской поп-звезды)?

— Сетевая фотография работает иначе, чем просто фотография. Сама сеть — это место сейчас, где люди живут и работают. Если кто-то в инстаграме зарабатывает деньги, браво! Конечно, с фотографической точки зрения изображение в инстаграме многое теряет. Фото там фильтруется, это уже не традиционное изображение, а этого сейчас и не надо. Сеть, вообще, дает новую форму жизни. Думаю, что «живя» в сети, люди открывают себя, новые формы идентичности.

— Вы говорите о том, что постструктурализм со своей установкой «Весь мир — текст» переживает кризис. Является ли проявлением этого тот факт, что люди сегодня более охотно что-либо смотрят, чем читают?

— Это изменение форм поведения, о котором я уже говорил. Библиотеки все разорились, студента там не встретишь. Чтение поменяло свою природу. Но я бы не ставил так категорично на нем крест: сейчас огромное количество аудиотекстов, они всё популярнее. Не вижу катастрофы в том, что люди больше смотрят или слушают, чем читают. Для меня катастрофа в том, как они это делают. Что они по-настоящему не вовлечены в этот процесс, не становятся его участником.

— Давайте немного остановимся на аффекте. В своем выступлении вы сказали, что он рассматривается сегодня, как термин из криминалистики и что его надо «реабилитировать». Почему вы считаете, что человек — аффективное существо?

— Аффекторику сейчас надо воссоздавать. Мир на нас воздействует с самых разных сторон. Например, архитектура или музыка могут как вдохновлять человека, так и угнетать. И мы на воздействие этих сил отвечаем. И когда ответы человека оказываются такими, что они превосходят действующие на него силы, то человек испытывает подъем. А когда ответ человека делается меньше, когда его возможности реагировать сужаются, он переживает подавленность. Это два спектра, которые выстраивают всю панораму человеческой эмоциональной жизни. Эмоции — это наши переживания, которые частично осознаются. Вот с этой точки зрения аффект — больше, чем психика и больше, чем индивид. Над вопросами эмоций, переживаний, желаний сегодня философам надо работать. Потому что, в первую очередь, нами руководят желания, а не разум. Еще раз говорю: зачем возносить разум? То, чего нет?.. (смеется).

Фото: Светлана Разумовская