Татьяна Игошева

Зачем развивать душу, когда есть self-help книги

Какие книги современных русских писателей заслуживают внимания, кто такие новые реалисты и почему self-help книги сейчас пользуются такой популярностью. Преподаватель кафедры русской и зарубежной литературы новгородского университета Татьяна Игошева поделилась, как формируется её читательский список, чьи произведения тронули и запомнились в последнее время.

— Кого из современных русских авторов вы могли бы выделить? Кого вы читаете?

— Могу выделить много авторов в современной русской литературе. Я читателей делю на две категории. Есть читатели, которые могут воспринимать только классический тип литературы, реалистический, и всё фэнтези, постмодернизм, придуманные модели — это странное, выдуманное, фантазийное для таких читателей неприемлемо. Они этого не любят. И есть другая категория читателей, которая склонна воспринимать, открыта для неклассического типа литературы. Как профессиональный читатель с многолетним стажем я читаю и тот, и другой тип художественной литературы. Я сопереживаю и проблематике, которую поднимают современные писатели-реалисты, но мне близка и игровая литература, в которой автор стремится вовлечь читателя в придуманную им эстетическую игру.

Профессионал может и должен уметь читать всё. Потому что профессиональный читатель на время чтения может отключать «нравится» — «не нравится». Филолог читает с пониманием, как это сделано, для чего это сделано, какую идею вкладывает автор в своё произведение. То есть у профессионального читателя сильно аналитическое начало. Поэтому я читаю и постмодернизм, и новый реализм — потрясающий, интересный, свежий, молодой, — обожаю. Но при этом хорошо понимаю, что делают в литературе Виктор Пелевин и Владимир Сорокин — два по-прежнему главных постмодерниста.

— Но от какой литературы вы получаете удовольствие?

— От хорошо сделанной. Конечно же, есть любимые тексты и менее любимые. Иногда сделанный выбор не согласуется с общей критической оценкой. Мне приходится следить за современным литературным процессом, и я читаю ежегодные обзоры критиков. Итоги литературного года просматриваю, потому что списки книг по лонг-листам, которые выдвинуты на литературные премии, я не успеваю прочитывать, это невозможно. Нужно быть профессиональным критиком, чтобы успевать прочитывать все книги из этих списков новейших книг. А у меня всё-таки другой статус. Я медиатор, если хотите, навигатор. Свою миссию ощущаю как быть посредником между огромным полем новейшей литературы и аудиторией, которая хочет что-то знать о современной русской литературе. Самому читателю сложно ориентироваться в этом необъятном поле литературы.

— Как именно произведения попадают в ваш читательский список?

— В современном обществе целый ряд литературных премий, которые публикуют сначала лонг-листы, потом шорт-листы, потом победителей. Чаще всего победителей я прочитываю. Но это не всегда происходит. Последние три года (2016—2018), как мне кажется, не было безусловных лидеров. Тем не менее подобные обзоры помогают ориентироваться. Рядовому читателю — нет. А нам, филологам, таким путеводителям по современной литературе всё-таки помогают сделать отбор.

Очень серьёзная литературная вспышка с потрясающим уровнем, литературным результатом, произошла в 2014 году: [вышли] «Обитель» Захара Прилепина и «Теллурия» Владимира Сорокина. Я сорокинскую «Теллурию» воспринимаю как подведение итога. В начале ХХ века были русские символисты: Блок, Вячеслав Иванов, Андрей Белый, которые после золотого века русской прозы ХIХ века совершили литературно-эстетический переворот. Их век в литературе был достаточно короткий: конец ХIХ — начало ХХ века. В 1910 году происходит кризис русского символизма: их мировоззрение подвергается пересмотру. Пока русский символизм был жив, символисты создавали маленькие, локальные произведения. После кризиса начинается подведение итогов большими произведениями: Белый написал роман «Петербург», Брюсов написал роман «Огненный ангел». Примерно то же самое я ощущаю как подведение итогов постмодернизма в 2000-е годы. Авторы живы, и Сорокин, и Пелевин, но качество произведений изменилось. В 90-е годы их постмодернизм был абсолютным новаторством в русской литературе: такая энергичная, молодая, задорная литература. А теперь это очень сильные, мощные произведения, но при этом они ощущаются как такой завершающий этап.

В 2000-е годы на смену русскому постмодернизму приходит неореализм во главе с Захаром Прилепиным. Неореалисты во весь голос объявляют, что вовсе не изжил себя психологический, реалистический роман. У него открывается второе дыхание. И новые реалисты материалом для своих произведений делают новую российскую реальность. В 90-е годы не умели отражать, не умели показывать то, что происходит «сегодня». Для этого оказалась необходима историческая дистанция. Вообще роман — это жанр, которому нужна историческая дистанция, автору нужно подумать, осмыслить современность. Мы живём в конце 2010-х годов, и сейчас создать роман об этом времени абсолютно нереально. Поэтому «Теллурия» Сорокина — совершенно замечательное явление, но для восприятия сложное, рядовой читатель вряд ли осилит этот роман: он откроет его, расплюётся, и всё. Для его чтения необходим медиатор, который должен объяснить, на чём это базируется. Мировоззрение, эстетическая система — без этого объяснения часть современной литературы недоступна широкому читателю.

— Кто из новых реалистов интересен?

— У Захара Прилепина интересно практически всё. Я меньше ценю его «Чёрную обезьяну», чем «Патологии» — роман о чеченской войне, на которой Прилепин сам воевал. Затем роман «Санька» о молодёжном оппозиционном движении. И последний роман о 20-х годах ХХ века — «Обитель». О Соловецком лагере, где была поставлена утопическая сверхзадача — переделка человеческого материала. Это не просто заключённые, которые должны были отбыть свой срок. У лагерного начальства возник проект, что этих людей, а там и бывшие меньшевики, и белогвардейцы, священники, — «мусор», «отбросы» для советского общества — можно переделать и вернуть их полноценными гражданами в советское государство. Что получается из проекта, Прилепин и показывает в своём замечательном романе. Поэтому Прилепин, конечно, № 1 для меня.

Затем я очень ценю творчество неореалиста Романа Сенчина. Он работает гораздо тоньше Захара Прилепина, мастера масштабных сюжетов. Сенчин локально пишет, при этом у него поразительные вещи. В прошлом году вышло произведение «Зона затопления». Внешне книга выглядит как продолжение распутинской повести «Прощание с Матёрой» о том, как в Сибири должны построить гидроэлектростанцию. Распутин написал о драме жителей деревни Матёра, которая располагается на острове реки Ангары. В связи с постройкой плотины для гидроэлектростанции всех жителей Матёры должны выселить на материк, поскольку деревня будет затоплена. Роман «Зона затопления» Сенчина начинается с преамбулы — разговаривают два современных политика, причём в одном мы узнаём Путина, а другой — миллионер-миллиардер. Приятельский разговор по телефону о том, что пришла пора достраивать то, что в 90-е годы остановилось, оставалось не достроено. И пора закончить строительство гидроэлектростанции. А затем весь роман Сенчина —  показ изнанки политического решения через ряд  человеческих судеб — драматических и даже трагических.

Показана драма людей, которые добровольно не хотят покидать насиженное место. Приезжают специальные команды, учиняют насилие. В книге показана семья, у которой свой маленький бизнес — лесопилка. Что с ней делать? Они не хотят ни лесопилку покидать, ни свой дом. Команды сжигают лесопилку, издеваются над людьми. Казалось бы, хорошее дело — достроим гидроэлектростанцию, электричество будет, но всё делается за счёт конкретных людей. Это новый «Медный всадник», если хотите. Государственные интересы никогда не совпадают с интересами обычного человека. Сенчин, описывая событие, раскрывает традиционную русскую идею — конфликт маленького человека и большого государства, которое ну никак не хочет учитывать интересы этого конкретного человека.

У Сенчина я выделяю ещё один роман — «Лёд под ногами». Название —  цитата из рок-поэзии Егора Летова, которого молодое поколение хорошо знает. Сюжет романа строится на столкновении двух героев. Они выходцы из небольшого провинциального города, где в юности создали рок-группу, а потом их судьбы разошлись. Один по-прежнему пытается сохранять идеалы и ценности, которые были выработаны во время юности, а второй, уехав в столицу, стал менеджером, офис-планктоном. Друг юности приезжает в Москву, и начинается конфликт.

Сенчин затрагивает важные проблемы. На первый взгляд кажется, что они частные, на самом деле, он смотрит в глубину, в корень. Этого писателя я очень ценю, хотя он далеко не всегда занимает первые строчки в подведении литературных итогов. Но обычно всё, что выходит из-под пера Романа Сенчина, я прочитываю.

— Читаете ли вы документальную прозу?

— Светлану Алексиевич, её книга называется «Время second-hand. Конец красного человека». Автор, который пишет на русском языке, но по национальности она белоруска. Получила Нобелевскую премию по литературе, последний русскоязычный лауреат. Алексиевич — журналист по профессии, и на протяжении многих лет ездила с диктофоном и записывала рассказы различных людей о советской эпохе. Там огромный блок записей о том, как российские жители, бывшие граждане СССР, восприняли 90-е, то есть эпоху разрушения Советского Союза. Книга и представляет собой воспроизведение этих записей.

Голоса самой Алексиевич как автора книги практически нет: она делает монтаж из зафиксированных ею документальных записей. Светлана, конечно, художественную обработку провела и придумала структуру. О композиции нужно говорить отдельно, смыслы документальных записей вылезают только тогда, когда мы понимаем, почему материал расположен именно так, а не иначе. Алексиевич создала памятник советской эпохе своей документальной книгой.

— Следите за современной поэзией?

— Меньше, чем за прозой. Но лирику Дмитрия Веденяпина стараюсь читать. Всё новое, что появляется в сети, в бумажном варианте.

— Сейчас пользуются популярностью self-help книги. Что вы думаете о такой литературе?

— Не читаю. Книги, как сделать себя лучше, там прагматика, а современное поколение же очень прагматичное. Они сразу задают вопросы: зачем, какова цель, а каков результат того, что я буду делать? Чтение литературы не имеет конечного результата, с их точки зрения. Чтение художественной литературы (я, наверное, буду архаична в своих словах) — это развитие души. Скажите это на большую аудиторию. Да никому свою душу развивать не надо. Память — надо, свои коммерческие умения — надо, это понятно. А душа… Да мы уже не знаем, что такое вообще душа, как это понимать и как это оценивать.

Наш современный мир — прагматический. Даже учителя, когда я последний раз читала лекцию о Бродском, говорят: «А зачем нам вообще эта лекция про Бродского? У нас в школьной программе нет Бродского. Вы прочитайте то, что у нас есть в школьной программе». То есть учителя в нашем утилитарном мире тоже становятся прагматиками. Хорошо, в школьной программе нет Бродского, но это уже золотой запас русской литературы. Нет, у учителей тоже не стоит такой задачи — саморазвитие, лишённое определённой практической цели.