Кирилл Самойлов

«Для археолога важно быть занудой»

В цифровую эпоху официальные источники потеснили «лидеры мнений»: блогеры, харизматичные ораторы с каналов на YouTube и интернет-мыслители. Фильтровать информацию становится все сложнее. Старший преподаватель кафедры истории России и археологии НовГУ, историк и археолог Кирилл Самойлов рассказал нам, как мыслить критически, вникать в исторический нарратив и отличать истину от псевдонаучных концепций.

Ценности и мусор

— В чем особенность археологии по отношению к другим наукам?

— Археология — наука, изучающая прошлое человечества по материальным остаткам. В русскоязычной научной традиции она считается одной из исторических наук. Артемий Владимирович Арциховский сказал: «Археология есть история, вооруженная лопатой». В англоязычной традиции археология может принадлежать к антропологии — науке, изучающей закономерности развития человечества. Есть мнение, которое отстаивал Лев Самуилович Клейн: археология должна относиться к вспомогательным историческим дисциплинам. Почему? Археология к истории относится также, как прикладная криминалистика к юриспруденции. Как криминалист добывает на месте преступления доказательства для следователя, так археолог то же самое делает для истории. Но у археологии есть особые методы расшифровки информации, которая записана не в буквенной форме. Этих методов у других наук нет. Историк изучает документы, его дело понять, что написано и что из этого следует. Археологу сложнее: у него информация записана не буквами, а вещами. Как у криминалиста на месте преступления информация записана отпечатками пальцев, следами, гильзами...

— Верно ли, что археология близка к фактическому подходу и в ней не может быть множества толкований?

— Для исторической науки принципиальный вопрос — источники. На основании чего историк выдает информацию? Для историка существует аксиома: любой источник врет и тенденциозен. Мы учим студентов, что главное для историка — критический подход к информации. Летописец может сознательно лгать, ошибаться и честно писать неправду. Даже в бухгалтерской документации могут быть ложные цифры, черная бухгалтерия, потому что эти документы сознательно создавались для передачи информации в будущее. Человек формирует картину настоящего, которая ему нужна.

Долгое время считалось, что в археологии не так: материальные следы человек оставляет непроизвольно, следовательно, археологические источники якобы не могут врать. Тогда всё просто — раскапывай и пиши учебник. Но археологические источники тоже врут.

Предметы материальной культуры, которые откладываются в культурном слое, не полностью отражают жизнь. Мы тоже отбираем информацию: выкидываем ненужное, а вот ценное в мусор не попадает. Часто ли мы выбрасываем золотые кольца? Наверное, нет. Более того, для определенных ситуаций используем предметы, которые не находят применения в повседневной жизни. Если археолог в будущем будет раскапывать нашу эпоху, как он будет её изучать? Традиционный прием — раскопать погребения. Что мы увидим? Почти все мужчины будут в пиджаках, еще странные белые тапочки на ногах: и как они в них только ходили? Археология нуждается в тщательных источниковедческих процедурах.

— Сенсационные заголовки основаны на недостоверных источниках? Помогает ли сенсация популяризации науки?

— Они основаны на нездоровой тяге к дешевой сенсации. К популяризации это не ведет, скорее наоборот. Часто журналист, не понимая, о чем говорит специалист, делает из неважной новости псевдосенсацию. В 2003 году в Старой Руссе в пределы раскопа попали остатки дома конца XIX -начала XX века. В его остатках были найдены золотые часы с надписью: «Дорогому Григорию Ефимовичу от коллег...». Стали поднимать документы — в этом доме жил почетный гражданин Старой Руссы Григорий Ефимович Черников. Для нас это было интересно, мы прикоснулись к личной истории времени, узнали конкретного человека. Причем часы были в отхожем месте, за этим тоже что-то кроется: то ли потеряли, то ли во время революционных событий прятали. Во время этой находки раскоп посетил журналист, который дал свою интепретацию. И вот одна из Санкт-Петербургских газет публикует сенсационную новость: «В Старой Руссе найдены часы Григория Ефимовича Распутина». Какой же еще может быть Григорий Ефимович в начале XX века?

— Какие примеры иллюстрируют грамотную популяризацию?

— Качественный популяризатор должен поднимать читателя до своего уровня. Учить говорить, может, и не на своем языке, но хотя бы вести его к знаниям.

Удачно это получается, на мой взгляд, у Станислава Дробышевского. Очень нравятся популяризаторские проекты Михаила Родина. Игорь Николаевич Данилевский в своих лекциях умеет говорить строгим академическим языком удивительно просто. Конечно, рекомендую записи лекций Андрея Анатольевича Зализняка и Алексея Алексеевича Гиппиуса. Цель популяризации — показать красоту научного знания. Показать, что наука — это чертовски сложно, но чертовски красиво. Я всегда желаю студентам одного: почувствовать радость научного открытия. Даже если вы откроете что-то совсем небольшое и не такое уж важное, вы никогда не забудете это чувство.

Сказать правду

— Борьба с лженаукой — прерогатива научного сообщества или государства?

— Не так важен вопрос о включении государства в борьбу. Главное, чтобы оно не поддерживало лженауку. Любая политическая сила хочет использовать исторический материал как идеологический ресурс. А это противопоказано истории. Историк должен быть настолько объективным, насколько может. Есть специальные источниковедческие процедуры, по которым историк должен проверять себя. Легко попасть на удочку ложно понятого патриотизма. Академик Андрей Анатольевич Зализняк четко сформулировал отношение к этой проблеме. Ему была присуждена премия Александра Солженицына за блестящее доказательство подлинности «Слова о полку Игореве». В речи на вручении он сказал примерно следующее: «Меня благодарят за то, что я доказал подлинность „Слова о полку Игореве“, что сделал патриотический шаг, но это не так. Если ученый начинает исследование с целью доказать что-то из патриотических или других убеждений, его мнение заранее весит меньше. Он уже знает результат. Я же начал исследование с целью понять истину». Такова должна быть позиция любого историка.

Самое патриотичное, что может сделать историк — это сказать о своей Родине правду, какой бы она ни была.

— По каким признакам отличить надежные источники и правду от псевдонауки?

— Александр Соколов сформулировал важные критерии того, как отличить научное изложение от антинаучного. Нас должны настораживать странные регалии: если книгу пишет академик Всемирной академии космических связей, мы должны задуматься. Бывает, что ученые имеют степень в одних науках, а открытия делают в других. Например, академик Фоменко, как говорят, прекрасный специалист в геометрии и топологии, но «открытия» делает в истории. Ярким индикатором лженауки является употребление термина «официальная наука». Официальные ученые что-то скрывают, говорят неправду, у них заговор. А я расскажу, как есть на самом деле! Отсюда повышенная эмоциональность: апелляция не к разуму, а к чувствам и бытовой логике, стремление говорить на простом языке. Безапелляционность и глобальность выводов, которые претендуют на то, чтобы сразу объяснить всё, желательно при помощи одного фактора. Ученые в рамках научной этики предполагают за собой возможность ошибки. Карл Поппер, много сделавший для методологии науки, сформулировал критерий фальсификации. Исследование является научным до той поры, пока мы представляем, как оно может быть опровергнуто. Поппер задавал научным противникам вопрос: «Что должно произойти, чтобы вы отказались от своей гипотезы?» Любой настоящий ученый допускает такую возможность (например, появление новых источников). Лжеучёные учёные утверждают что-то безапелляционно и навсегда.

— В СМИ гремела история, как группа людей в США написала ложные научные работы на тему гендерных исследований и успешно опубликовалась. Каков кредит доверия в нашей стране?

— Это не первый эксперимент, и связан он с серьезной проблемой. Есть такое понятие в науке — наукометрия. Эффективность ученого оценивается по количеству публикаций в особого рода журналах, это так называемые рецензируемые журналы. Что такое западный рецензируемый журнал? Это журнал, который прежде чем опубликовать исследование, проводит серьезную проверку. Статья поручается одному или нескольким крупным специалистам в этой области знаний. Они либо говорят, что это интересное доказательное исследование, либо что исследование спорное и нуждается в дискуссии. Или же оно вообще голословное и не для публикации. Так журналы делают себе имя, публиковаться там — действительно хороший показатель. Но сразу возникла индустрия журналов, которые делают вид, что они индексированные. Они регистрируются во всех базах индексов, но на самом деле за деньги принимают статьи. Никакого рецензирования там нет. И эксперименты с гендерными исследованиями были направленны именно на выявление таких журналов. Мой почтовый ящик наполнен письмами от «серых журналов». Наукометрический подход, который распространен на нашу науку, приводит и к таким результатам. Многие страны давно отказались от этого подхода оценки эффективности ученых.

Проблема в том, что этот подход хорош для естественных наук. Для гуманитарных наук все сложнее. Они более субъективные, менее зависимые от экспериментального знания. Наука не всегда творится быстро. Чтобы сделать феноменальное открытие, может потребоваться двадцать лет работы. Все это время прорывных статей не будет, а потом вдруг сразу большое открытие.

Оставить для потомков

— Какие качества характера нужны археологу?

— Очень нужна занудливость. Археология — это разрушающая наука. Физик и химик могут повторять эксперименты сколько угодно раз. Биолог может на разных лабораторных крысах ставить один эксперимент. В этом сила естественных наук — они проверяемы. Один памятник раскопать два раза нельзя, поэтому так важно, как именно ты это сделал. Насколько методически тщательно и ответственно к этому подошел, обратил внимание на каждую мелочь. Поэтому археологи часто ругают коллег предшествующих столетий. Легендарный Генрих Шлиман, который открыл миру сокровища Илиона, докапываясь до слоев, которые считал относящимися к гомеровской Трое, разрушил вышележащие слои. Цель археолога не раскопать, а оставить для потомков. Каждые десять лет методики улучшаются, цифровые технологии шагнули вперед. Наши раскопки десятилетней давности и то, что мы можем сделать сейчас — это две разные вещи. Поэтому так важно быть занудой, внимательным и последовательным.

Нужны тщательность, собранность, терпение и некая доля самопожертвования. Эта работа отнимает львиную долю времени. Нет отпуска на курорте, зимой отдыха тоже нет, потому что археолог пишет отчеты.

Без них мы не сможем работать дальше, так как существует система открытых листов. Чтобы получить право на археологические исследования, учёный должен сдать отчет в Академию наук о предшествующих работах. И если отчет не прошел экспертизу, то больше никогда этот учёный полевой археологией заниматься не будет. Поэтому летом мы на раскопках, зимой обрабатываем то, что накопали летом. Только сдаем отчет, а уже надо снова в поле уезжать.

— Вы когда-нибудь отдыхаете? Высыпаетесь?

— Сплю хорошо, но мало. Археология — бесконечный труд. Но стараемся устраивать перерывы между активностями. К сожалению, это получается не всегда.

— Когда вы заинтересовались историей и археологией?

— Историей интересовался со школы. Хотел специализироваться на истории новейшего времени, истории Второй мировой войны. К третьему курсу заинтересовался археологией благодаря преподавателям исторического факультета. Увлекся серьезно, почувствовал радость открытия и всё...

— Помните свою первую находку?

— Первую не помню. Это распространенный шаблон про находку: часто спрашивают, какая самая интересная. Но что самое интересное у криминалиста на месте преступления? Отпечаток пальца? Гильза? Ни то, ни другое! Интересна картина, которая получается в результате, то, что складывается из мозаики.

— Вы много лет работаете в Старорусской археологической экспедиции НовГУ. Что для вас самое приятное и самое утомительное в работе «в полях»?

— Приятное — пусть маленькие, но открытия. Когда ты что-то сначала не понимал, но затем в голове складывается картина. Трудно бывает, когда что-то не зависит от тебя, например, погода. Когда надо что-то сделать, и вот-вот уже уедут студенты, сезон кончается, а тут вдруг зарядили дожди. Часто трудными оказываются бытовые моменты, организационные. Надо понимать, что археология — это не приключения Индианы Джонса и не Лара Крофт с кисточкой. Это тяжелый ежедневный труд большого коллектива людей.

— На что тратите свободное время? Что читаете/смотрите вне профессии?

— Стараюсь постоянно читать, хотя времени не хватает, но пытаюсь выкроить хотя бы полчаса в день. Надо постоянно поддерживать себя, постоянно читать новую научную литературу, может, не по своей узкой теме, а по более широким. Моя супруга тоже историк, она специалист по советскому периоду, поэтому постоянно на орбите появляются новые книги и исследования по этой теме. Смотрю, как другие ученые в своих темах подходят к проблемам. Часто бывает очень полезно. Художественная литература, конечно же. Иногда хочется почитать что-то максимально далекое от работы, например, фантастику. Но, конечно, не совсем легкое чтиво. Научно-популярную литературу из другой сферы, может быть...

— Какую тему разрабатываете сейчас?

— Базовой темой научного коллектива Центра археологических исследований НовГУ является археологическое изучение Старой Руссы. Эти исследования под руководством завкафедрой истории России и археологии Елены Владимировны Тороповой продолжаются уже больше 20 лет и мой вклад там тоже присутствует. История древнерусского города, малого древнерусского города, пригорода Новгорода. Если историю Новгорода мы представляем себе отчетливо, то историю пригородов — пока нет. Ладога, Старая Русса, Торжок — их история обладает своей спецификой. Для этих малых городов письменных источников очень мало, и археология здесь является основным нашим методом.

История России в бессвязном вакууме 

— Есть ли ухудшение подготовки школьников по истории в связи с ЕГЭ или это миф?

— Среди уважаемых мной преподавателей, работающих в школе и в вузах, есть две точки зрения. Кто-то подчеркивает, что ЕГЭ позволяет студенту из провинции поступить в элитный вуз, обеспечивает объективность проверки знаний. Я не готов разворачивать эту точку зрения, потому что я придерживаюсь противоположной. Но должен заявить о ее существовании, ее сторонники приводят вполне внятные аргументы «за».

По моим же ощущениям... Мне, по долгу службы, приходится регулярно работать со студентами первого курса. Я получаю в руки студента, который пришел прямо из школы. За время преподавания я должен констатировать, что уровень знаний меняется, причем не в хорошую сторону. Я далек от того, чтобы списывать это только на ЕГЭ. Здесь много факторов. Не сочтите за ворчание старика, но такое чувство, что нехорошую роль сыграла цифровизация жизни. С одной стороны, она сильно облегчила получение информации. Не нужно идти в библиотеку. Но получается, что не нужно прикладывать усилий, искать и анализировать материал. Возможно, что я не прав, но есть такое чувство, что дети стали меньше читать бумажные носители. Не все есть в оцифрованном виде. И большой процент текстов, что есть в интернете — это готовые тексты. Для них школьник не всегда может установить авторитетность и источники. Печатному слову мы непроизвольно верим, не стремясь его проверить.

Уже десять лет наблюдаю, что если книги нет в электронной форме, то студенты ее просто не будут читать.

Сейчас я, чтобы было не отвертеться, даю тексты: статьи, важные выдержки из монографий, то есть хрестоматию. Это не очень хороший подход, и многие коллеги меня за это справедливо упрекают. Но ты понимаешь, что если для первокурсника этого не сделать, сам он читать не будет.

Возвращаясь к ЕГЭ, первый фактор — мне кажется, что студенты меньше читают. Второй фактор. ЕГЭ — это тест и нужно понимать, как он выглядит в школе. Ученика, который собирается сдавать ЕГЭ по определенным предметам, натаскивают, делают это серьезно и заранее, часто за счет других предметов. Это называется индивидуальная траектория.

Да, школьников учат правильно отвечать, а вот рассуждать и анализировать не всегда удается научить. И главное, что не всегда на это остается время у учителей. ЕГЭ мы сдаем по отечественной истории, поэтому зарубежная история проходит мимо. И первокурсник истфака о всеобщей истории имеет худшее представление, чем мы в свое время. Ему приходится говорить об очевидных вещах и устраивать курс пропедевтики, потому что иначе история России зависает в бессвязном вакууме. Кроме того, до недавнего времени образование выглядело так: начиная с пятого класса мы последовательно шли по хронологическим периодам, параллельно зарубежная и отечественная история. В выпускном классе доходили до недавнего времени. Это логичный подход, но у него серьезный недостаток — сложные периоды выпадают тогда, когда ребенок еще маленький, с ним не поговоришь о сложных вещах. Поэтому история Древнего мира выглядит как набор сказок и мифов. Достаточно давно был реализован другой подход, связанный с двумя концентрами. Сначала мы всю историю проходим до девятого класса, а потом то же самое, но на углубленном уровне проходим заново. Эта система ориентировалась на то, что часть школьников уйдет после девятого класса, они должны получить цельную картину. Но эта схема не работает. Среднее образование обязательно, и ты все равно получишь этот второй концентр. Кроме того, для меня всегда было загадкой, как наши талантливые педагоги умудряются за два года пройти то, что до этого на менее глубоком уровне проходили 3-5 лет. И в эти же два года мы готовим школьников к ЕГЭ. А времени на историю не так много.

— Сталкивались ли вы с профессиональным выгоранием?

— Да, сталкивался. Дело в том, что археологи, к сожалению, иногда вынуждены подменять собой государственные структуры и активнейшим образом бороться за сохранение культурного наследия в рамках общественных инициатив, либо в рамках содействия государственным органам. Это происходит за счет личного времени. И ты понимаешь, что если сейчас не написать эту бумагу в охрану памятников, то ее не напишет никто. Или если сейчас не поедешь за 200 км в глубины области, где экскаватором сносят археологический памятник, то этого не сделает никто. Одна из важных причин — черта общественного сознания: то, что принадлежит всем — не принадлежит никому. Если это общее достояние, значит, пусть кто-то другой об этом и заботится, я об этом заботиться не буду. В отношении древностей, в Швеции я наблюдал прямо противоположный подход: если общее, то это мое тоже, я в этом заинтересован. Конечно, это отношение сознательно формировалось в ходе целого ряда государственных программ, оно возникло не само. Для меня же это чувство ответственности за происходящее. Бывает тяжело.

Историческая психология и аграрный строй России

— Как вы считаете, с чем связана небольшая позитивная волна в отношении Ивана Грозного в стране? Это закономерно?

— Мне уже задавали этот вопрос. И я, отвечая, позволил себе процитировать современника: те люди, которые сейчас ставят памятники Ивану Грозному, ставят памятники не ему, а Сталину. Ключевым моментом в этой волне оправдания Ивана Грозного является то, что люди мало представляют реального Ивана. Они имеют о нем представление скорее из фильма Эйзенштейна, нарратива того сталинского времени, а мы помним, что Иосиф Виссарионович вполне сознательно продвигал этот нарратив. Это был прямой параллелизм: как тогда Иван боролся с изменниками государства, так и сейчас мы с ними будем бороться. Важен не Иван, а совсем другой персонаж. Конечно, у нас есть и серьезная традиция оправдания Ивана, в конце 90-х годов этим занимались правые националисты. Ставили вопрос даже о канонизации Ивана Грозного, как борца с врагами, предателями и, цитирую: «с жидомасонами». Православная церковь повела себя очень грамотно и пресекла подобные попытки, потому что церковный нарратив знает Ивана, как человека лично ответственного за гибель нескольких прославленных святых. Мы не можем одновременно считать святыми и мученика, и человека, который его замучил.

— С позиции историка, русский человек предрасположен к демократии или авторитаризму, или «особые предрасположенности» — это миф?

— Спекулятивный вопрос. История ментальности — это очень сложно, она нуждается в тщательном исследовании, не всегда гуманитарном. Здесь играют важную роль социологические методы, пусть и обращенные в историю. Надо понимать несколько вещей. Во-первых, историческая психология — вещь очень разная, в ней есть долговременные компоненты, которые могут оставаться неизменными на протяжении столетий, а есть компоненты динамические, которые меняются уже через несколько десятилетий. И все сводить к одному — это грубое упрощение, которое выгодно кому-то идеологически и политически. «Если у русских всегда был авторитаризм, зачем им что-то менять?» — говорит абстрактный политик.

Нет единой этнической психологии, она будет иметь свои отличия в разные исторические периоды для разных социальных слоев. У нас две культуры: европеизированная — у образованных слоев и культура очень архаичная у всех остальных. Уже тут все по-разному.

Для императорской России в постпетровское время вообще нет единой социальной психологии. Во-вторых, в истории России огромное количество примеров, когда русское общество организовывало само себя, организовывало государство и демократические институты. Это не были демократические институты в современном понимании демократии, но мы не можем говорить, что это авторитаризм. События Смутного времени, когда элита продемонстрировала политический крах и привела государство к распаду, а народ искал пути выхода путем различных способов самоорганизации. Второе ополчение — это фактически самоорганизация. Да, политические стремления идеологов второго ополчения были монархические и традиционные, но по сути, что это? Движение снизу.

Очень интересная концепция сформулирована крупным историком Леонидом Васильевичем Миловым. Он написал монографию «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса». О том, как жил крестьянин в XVIII-XIX веках. Леонид Васильевич пытается понять, как аграрный строй России повлиял на ее историю и историческую психологию. Аргументы спорные, но интересные. Боюсь вульгаризировать, укладывая книгу толщиной 500 страниц в три предложения, но в целом так уж получилось, что территория России не очень удобна в аграрном отношении. Зона рискованного земледелия из-за климата. Грубо говоря, в Англии в декабре все еще пашут, а у нас что в декабре? Получается, в аграрный календарь крестьянин должен осуществить набор сельскохозяйственных операций, чтобы что-то выросло. Объем операций тот же, но на них уходит больше времени. Приходится делать эти операции аврально и есть риск, что будет полный крах. И мы это прекрасно знаем из средневековых источников: массовый голод, который посещал Россию многократно. Особую роль приобретают институты, которые могут обеспечить в такой рискованной зоне стабильность. Это либо государство, либо частный землевладелец, который эксплуатирует крестьянина, собирая с него прибавочный продукт, но, в случае кризиса, обеспечивающий резервный фонд. Отсюда, пишет Леонид Васильевич, особые формы того, что советские ученые назвали феодализмом — частное закрепощение, на определенном этапе это оказалось для истории России меньшим злом. Но рано или поздно это привело к настоящему закрепощению крестьян и к барщинному хозяйству. А оно подразумевает, что крестьянин большую часть времени работает не на своем поле, а на поле барина. Аграрный календарь у нас ужат. И понятно, что в те периоды, когда каждый час дорог — именно в это время крестьянин должен работать на поле барина. Это приводит к тому, что крестьяне начинают свои поля обрабатывать очень нетщательно. Зачем вкладывать туда время и силы, если все равно барин будет меня обеспечивать? Из такой логики хочется сделать простой вывод: не отсюда ли то, что называется патернализмом? Но это будет очень грубая вульгаризация. Потому что одним этим фактором оправдываться нельзя. Конечно, какую-то роль сыграла советская власть, которая на протяжении долгих лет отбивала частную инициативу и поощряла коллективизм. Хотя это на грани науки и публицистики. Должно пройти время, чтобы можно было что-то говорить серьезно.

Фото: Светлана Разумовская, архив Старорусской археологической экспедиции НовГУ