Екатерина Куприянова

О градусе одиночества современной цивилизации

Преподаватель зарубежной литературы Екатерина Куприянова о том, какие темы волнуют современных западных авторов, как она выбирает книги и что думает об экранизациях.

— Вы сейчас преподаете зарубежную литературу, начиная от античности и заканчивая XX веком. Какой период вам больше нравится?

— Два совершенно противоположных периода. Античность. Когда я пришла в университет, ещё аспиранткой была, мой научный руководитель профессор Вениамин Наумович Шейнкер поручил мне этот раздел, и он мне родной с самого начала. Там классика и основы, разумеется. Вся наша культура из этого истока. Со временем стала преподавать XX век с выходом уже в XXI. Этот период я тоже очень люблю. Вообще в принципе очень люблю современную литературу.

— Как вы выбираете книги для чтения?

— По любви. Открываю, начинаю читать, если не идёт, решительно закрываю. Я уже достигла того состояния, когда не буду себя мучить, если это, конечно, не обязательная книга, которая мне нужна для работы. Если она — выбор для моего удовольствия, то я её закрою и не буду мучиться.

— Кто ваш любимый автор?

— Их несколько. Это и Оскар Уайльд, по которому я писала диссертацию. По-прежнему мой самый любимый. Это и современные английские авторы: Антония Байетт, Джулиан Барнс, Джанет Уинтерсон. Я очень люблю Халеда Хоссейни, он афганец по происхождению, а сейчас живёт в Америке. В своё время Орхан Памук мне очень нравился, я много его читала. Разные вещи, которые оказываются родными, и с которыми дальше живёшь. Но это авторы, чаще всего, современные, и они пишут постмодернистскую прозу, которую я люблю. Это сложно устроенные тексты. Они мне нравятся, потому что дают толчок для читательского творчества — сотворчества.

Так устроены многие современные книги, когда ты не просто прочитываешь текст, и тебе там всё рассказано, а это текст, над которым ты думаешь, который ты достраиваешь. И вот такая работа мысли мне очень нравится. Как филолог я люблю сложно устроенные тексты. Когда это хорошо сделанные тексты, разумеется, а не вымученные. Есть и такие, когда некто, посчитавший себя писателем, очень старается следовать моде, но у него ничего не получается. Потому что текст должен быть органично построенным, созданным, это акт творения.

— Как проявляется это сотворчество читателя?

— Я рассказываю студентам-филологам на четвёртом курсе о «вертикальном» контексте, который характерен для современной прозы: многие смыслы не прописываются в текстовом объёме, они уходят в «вертикальный» контекст, который должен раскрываться «веерами» в сознании читателя за счёт разнообразных аллюзий, реминисценций, сложно устроенных сочленений композиционных кусков текста. Если читатель подготовлен, он в состоянии большинство этих «вееров» смыслов раскрыть. И тогда текст расширяет свои границы, но не за счёт объёма. Поэтому современные произведения часто небольшие, но это не значит, что они незначительны по содержанию. Это сложные конструкции.

Кроме того, современная литература фокусирует внимание на сознании, изображении мира сознания. А мир сознания способен создавать альтернативные реальности, позволяет творить новые миры, новые пространства. И современная литература очень активно сейчас исследует этот мир. Когда мы переносимся в такой мир другой реальности, который творится сознанием, то, конечно, встречаемся со всевозможными экспериментами. И читательское достраивание текста чрезвычайно важно. Этот момент сотворчества, игры с читателем, и не только игры, а такого допущения читателя до акта творческого, конечно, очень интересен. Читатель мыслится конгениальным автору.

— Что характерно для современной западной литературы?

— Любая настоящая литература про человека, про мир, про «коренные» вопросы бытия, и это, безусловно, всегда разговор о нас, какими бы средствами и через какой сюжет это бы ни рассказывалось... Для современной западной литературы актуальна проблема современной цивилизации — что с нами будет? Потому что мир за последние десятилетия коренным образом меняется, причём какими-то колоссальными темпами. Что происходит и что может быть, — это очень важная сейчас проблема, она очень широко осмысляется. В этой связи возникает и проблема наследия, проблема памяти, что мы есть и как мы себя понимаем, что мы знаем о себе... Современные писатели часто обращаются к экзистенциальным проблемам: проблема одиночества, проблема выбора, проблема ответственности. Современная цивилизация за счёт развития всех средств связи, интернета, во многом способствует, как это ни странно, разобщению людей, а не их контакту. Хотя контакты в разы оказались более возможными, быстрыми, но это, как ни парадоксально, привело к разобщению людей. Этот градус одиночества современной цивилизации — одна из часто исследуемых проблем.

— Что за прошедший 2018 год в плане литературы для вас было самым ярким? Какие книги вы для себя отметили?

— Последние годы, когда остаётся время, я современную русскую литературу читаю, русский постмодернизм. Это не моя специальность, но, тем не менее, это моя родная литература. Не «открытие» уходящего года, но открытие по масштабу таланта — это Евгений Водолазкин. Сейчас должен выйти его третий роман «Брисбен», я его ожидаю. Это по-прежнему Виктор Пелевин, которого я обожаю и читаю периодически. Вообще, как мне кажется, в современной русской литературе сейчас много всего интересного происходит.

А из английской литературы это, прежде всего, Джулиан Барнс. И у него периодически что-то новое появляется. У него, на моё счастье, небольшие тексты, как правило. Они очень ёмкие, и это тоже большое удовольствие, потому что у него саркастический юмор и огромная глубина.

— Хорошо ли переводят ваших любимых зарубежных авторов?

— В принципе неплохо, потому что это профессиональные переводчики, которых приглашают издательства, больших авторов, как правило, всё-таки приличные издательства публикуют. С переводами всегда сложно. Не только современную прозу, а вообще любого большого писателя переводить сложно. Потому что это разные языковые системы и, соответственно, разные «коды» — из одного в другой перекодировать сложно. Потому что это не только идиомы, не только игра слов, которую нужно адекватно передать, а это огромный культурный контекст, который стоит за всеми языковыми особенностями.

Конечно, советская традиция перевода с развёрнутыми комментариями была очень хороша. Сейчас не всегда на это есть деньги и время, потому что это должен делать профессионал. Не просто переводчик-профессионал, но и филолог-профессионал. В советское время было издательство «Академия», там целый коллектив работал, соответственно, были комментарии, вступительные статьи, это была очень хорошая вещь.

Про опыт профессионального перевода в пример могу привести роман Джанет Уинтерсон «Хозяйство света». Его перевела профессиональная не только переводчица, но и филолог Наталья Поваляева, она — минская исследовательница, филолог. И это сразу чувствуется, потому что человек не только блестяще знает язык, с которым работает, но понимает устройство текста.

— Вы в оригинале читаете или всё-таки на русском?

— Те книги, которые мне нужны для моей исследовательской работы, безусловно, необходимо изучать только на языке оригинала, на английском. Остальные всё-таки лучше в переводе. Перевод не забирает столько сил на трансляцию с языка на язык, проще и быстрее с этим текстом удаётся взаимодействовать.

— На ваш взгляд, какие книги, которые пока не доступны русскому читателю, стоило бы перевести?

— Сразу скажу, это Уинтерсон после 2007 года. «Хозяйство света» был последним ее романом, который перевели на русский язык. После этого ею написано очень много. И почему-то её перестали переводить. Несколько ее произведений было переведено и издано в России очень быстро, и потом десять лет — лакуна. Вот сейчас, наконец-то, перевели её шекспировский ремейк «Зимней сказки», в 2017 году он появился — «Разрыв во времени».

— Как вы относитесь к экранизациям классических литературных произведений?

— Хорошо. Классическое произведение оно потому и классическое, что интересно многим. Как правило, классика апеллирует к широкому диапазону читателей, как мне кажется. Поэтому качественные экранизации, которые с пиететом относятся к исходному тексту, хороши. Та же студия BBC к классике относится очень уважительно, и снимают они хорошие костюмированные фильмы, очень качественные. Другое дело, что есть экранизации, которые настолько перевирают исходный текст и делают его совершенно неузнаваемым, что это беда.

— Можете привести пример?

— Это, например, последняя экранизация «Портрета Дориана Грея». Вроде бы, и актёры хорошие, и фильм красочный, но там настолько искажён изначальный замысел романа, его сюжет, что это абсолютное безобразие и такого быть не должно. При таком некорректном обращении с исходным произведением получившийся «продукт» не стоит связывать с известным названием. Если это «нечто» по мотивам, то это уже совершенно другая история. Но если это экранизация, то она должна в первую очередь с пиететом относиться к исходному тексту.

Англичане сняли интересный проект, он называется «Диккенсиана». Двадцать серий по полчаса. Этот сериал воссоздаёт не конкретное произведение, а мир Диккенса, отсюда и название. И там идея такая: что бы произошло, если бы в Лондоне на одной улице поселились герои разных произведений великого писателя. Там так интересно это всё завязано в общий сюжет, просто великолепно сделано. Это — Диккенс, потому что мы узнаем известных персонажей, угадываем их истории, которые «подключаются» к общему сюжету. Но при этом перед нами совершенно новое, оригинальное произведение.

— Какие экранизации можно назвать удачными?

— Та же «Ярмарка тщеславия» индийского режиссёра Миры Наир. Экранизация очень своеобразная, но привлекательная. Хотя роман настолько большой и сложный, что, конечно, в любом случае, кто бы ни снимал, не передаст всего. Но она какая-то очень располагающая. Потом «Оливер Твист» Романа Полански тоже очень неплох. И ещё раз повторю, BBC снимают мини-сериалы, они великолепно это делают. «Джейн Эйр» последняя очень хороша. Хотя я очень люблю первую с Зилой Кларк и Тимоти Далтоном. Это старая, любимая. Но последняя тоже очень удачной оказалась.

— Вы читаете документальную прозу — нон-фикшн?

— Читаю, но не так много. Мне нравятся биографии. Не скажу, что всё подряд, но тот же Барнс, например, «Шум времени» — его книга о Шостаковиче. Очень интересно написана. Книги, статьи по искусству, например. Тоже бывает интересно. Какого-то такого плана нон-фикшн...

— Что вы думаете о пользующейся читательской популярностью литературе про истории успеха, о саморазвитии?

— Мне кажется, это такая конъюнктура — приносите деньги, мы вас научим. Это чисто моё мнение. Я абсолютно к этому равнодушна. Хотя, наверное, кому-то это нужно и, может быть, помогает. Знаете, я эти современные форматы не очень люблю. «Истории успеха», «Десять правил, которые тебе помогут быть худым, богатым», я это не очень понимаю, честно говоря. Мне кажется, что во многом это всё фикция.

Фото Светланы Разумовской.