Укусная каравашка и топоры за поясами: Как жила новгородская деревня столетие назад

Повседневная жизнь новгородской деревни начала ХХ века определялась особенностями социокультурных явлений того периода. Все новинки, порождаемые цивилизационными процессами и тем, что привносил город, постепенно входили в крестьянский обиход. О том, какой была в разные десятилетия бытовая жизнь новгородцев, узнаем из исследования доктора филологических наук, профессора кафедры русской и зарубежной литературы НовГУ Ольги Бердяевой.

Повседневность новгородцев через призму воспоминаний Александра Козырева

В фольклорном архиве НовГУ есть копия текста воспоминаний Александра Ивановича Козырева, относящихся к 1990 году. Это «Очерк о жизни Новгородской деревни (с терминологией, бытовавшей в русском народе до Второй мировой войны). Новгородская область, Мошенской район». Воспоминания были напечатаны в газете «Боровичский край» спустя два года. В них автор подробно рассказал о повседневной и праздничной жизни деревни середины 40-х годов. В очерке не только его собственные впечатления, но и рассказы бабушки и деда.

А. И. Козырев разделял время на:

• «старинное», о котором он знал по рассказам бабушки,
• «доколхозное», свидетелем которого он не был,
• «время большевистского командования» (30-е годы),
• время своего детства (середина 40-х годов),
• «теперь» — конец 80-х.

В «Очерке» сопоставлялась повседневность разных эпох. Время прошлого («старинное», «доколхозное»), которое представало единым и почти идеальным временем дедовой мудрости, общего труда «истинных хозяев земли» и надежд на будущее. И остальное — когда «строили «коммунизм», «пробовали, экспериментировали». «Старую «жисть» автор осмысливал как воплощенный идеал благополучной, духовной жизни, утраченной в советский период. Сопоставляя быт и взгляды крестьянина того времени и конца ХХ века, Козырев делал выводы не в пользу последнего.

Автор выбрал сюжеты, циклически повторяющиеся, связанные с крестьянским земледельческим календарем. Это пахота земли, уборка хлеба, обработка льна, отбеливание холстов, сенокос, затопка печи, приготовление пива, выпекание хлеба. Цель — рассказать о трудовой повседневности. Крестьянские работы не показаны легкими. Но описаны с восхищением, подчеркнут эстетизм.

О глубоком понимании природы: «Дедушка „щупал“ землю»

Козырев восхищался тем, как глубоко понимали природу и землю крестьяне: «Дедушка часто ходил в поле и «щупал» землю. Пока подтаивали низкие края поля, бугры подсохли, земля немного прогрелась, вылезли «пестыши» (хвощ полевой). Однажды дедушка принес для нас полный карман «пестышей» и сказал коротко отцу: «Завтра пахать».

Далее рассказ о пахоте и севе. Земля вспахивалась сохой, зерно разбрасывалось из севалки. Автор убежден: такое «старинное» отношение к земле экологичнее. Хотя, скорее всего, это должно свидетельствовать о сложном положении, в котором находилась послевоенная деревня. Реалии деревенской повседневности, о которых говорил Козырев, заставляют читателя задуматься и оценить происходящее иначе, нежели это делал сам повествователь.

Хлеб всему голова: как готовили выпечку раньше

«Что знает современный человек из всего того, что связано с хлебом? Он знает слова: хлеб, названия его разновидностей, ну, еще „битва за хлеб“, закрома Родины, как говорит Господин телевизор, и все. Не густо». О повседневной языковой стихии деревни Козырев говорил так: «Теперь посмотрим, сколько слов знал самый „неграмотный“ крестьянин: хлеб круглый, подовый, хлеб в формах, буханками, каравашка, колобушка, сочень, мякушка, шарик с медом, кокорка, ватрушка, мясник, рисник — пироги самые разные, оладьи (олашки), блины, гороховики, толчённики, клёцки...» Автор, конечно, увлекся. Понятно, что блины, оладьи и пироги известны и современному человеку.

В «Очерке» подробно описывалась традиционная домашняя выпечка хлеба: от приготовления муки с использованием ручных жерновов до момента выемки хлеба из печи «железным крюком, закрепленном на деревянной палке» (клюкой или кочергой). «Мы ели горячий хлеб, слегка присолив, помазав льняным („альняным маслом на аржаной хлеб“)», — восхищался автор. И подчеркивал, что современному человеку такого не едать. Качество выпеченного хлеба «хозяин на вкус с закрытыми глазами угадывал». Хлеб, испеченный в русской печи, имел особенный вкус.

«А теперь-то к советскому свинарнику и за версту не подойти»

Удобрением земель занимались бабы и большие девки. «Навоз „нагребают“ вилами на телегу и из стойлов, а мы, ребятишки, вожжи в руках — правим лошадьми», направляя телеги к нужному месту. Затем люди разбрасывали навоз на землю, удобряя ее. «Дорогу и чужой человек по запаху узнает, куда она ведет. Правда, запах не тяжелый, больше прелой соломой пахнет, хоть и идешь рядом с возом». Далее автор подмечал: «А теперь-то к советскому свинарнику и за версту не подойти. Нос затыкай, не запах, а вонища. А всё ругали старину-то».

Последовательно описывались картины сенокоса, уборки клевера и мотания его в литьвины (стога особой формы), жатвы, сбора ягод. Козырев напоминал о красоте и неповторимости русского языка в его диалектном формате: «душмяный» — душистый, «шерстнатый» — не гладкий, шероховатый, «укусно» — вкусно, «эва» — вот, «мотри» — смотри, «выздынуть» — поднять, «взапятки» — назад.

Гостеприимство или «естественная дипломатия»

Значительное место в записках отведено рассуждениям о традициях гостеприимства как о «естественной дипломатии». Вот фрагмент: «Помню, как дедушка, встретив незнакомого человека, спросил: „Гоститься не хочешь?“ — и развязал узелок с хлебом, огурцами и маленьким узелочком соли. Человек сказал: „Добро, добро, и ты попробуй моего“. Поели, поговорили, разошлись. Это была естественная дипломатия... Люди были равны в правах и одинаково вооружены. И у деда, и у прохожего были топоры за поясами».

Ярче всего она проявлялась во время праздничного гуляния, когда в деревне было особенно людно. В полном составе собирались семьи. Стол с традиционной сменой блюд ломился от еды. Современный человек, тоже часто склонный к неумеренной трапезе в праздники, вряд ли разделит восхищение автора крестьянским застольем. Подавали хлеб, пиво, наваристые зеленые щи с мясом, затем «другие щи из белой капусты», затем «белые щи с курятиной» и пшеничными «мякушками» «по 250–300 грамм», потом «суп с бараниной, с картошкой, морковкой, с макаронами», студень, который надо есть с капустными пирогами, далее следовали каша с коровьим маслом и пироги мясные или рыбные, затем «шли третьи блюда, которых было великое множество». Все это обязательно съедалось под неторопливый разговор.

Раньше было лучше?

Прошлое для автора было вещественным и одновременно духовным. Повседневное —не только вещный, ощутимый мир, но и озерица, леший, домовой, о которых рассказчик узнал от бабушки. Они часть бытовой культуры жителя деревни и действующие лица той истории. В такой жизни есть и вневременное, касающееся больше духа, — это природа, ее неповторимые пейзажи, оцененные восторженной душой автора. Это и купание молодежи, которого никто не стыдился, каким видел его Козырев, будучи мальчиком. Простая и понятная любому человеку та, повседневная, жизнь.

Автор показывал, что традиция придавала смысл обыденной жизни и праздникам, а разрушение традиции или насаждение новых приводило к утрате смыслов. Автор противопоставлял широкое всенародное празднование Рождества Богородицы и официальное — 7 ноября. Этот праздник, отмечавшийся в деревне Петрово, «был скучным, мало народу на улице днем, а вечером из-за темноты и грязи по улицам не ходили». «Популярность этого нового праздника была низкой, хотя ритуальность его копировалась с религиозных. Нового ритуала в деревне придумать не успели».

Через рассказы своих дедушки и бабушки, Козырев показал послереволюционные повседневные события. Это и разорение коммунарами усадьбы и дома помещика Рейхеля, и жестокое убийство престарелого священника Бродской церкви, прадедушки Козырева. Отношение автора к современности критическое. Об этом говорят многие детали и образы текста. «Господин телевизор», «распространившееся повсюду радио, телевидение, газеты изменили речь <...> земляков, сильно обеднив ее». Автор делает вывод: «Привозной хлеб, готовая одежда, развлечения, показываемые по телевизору, превратили мой народ в дикарей, забывших речь, былые ремесла, фольклор». Козырев, которому на момент написания «Очерка о жизни Новгородской деревни» было всего 55 лет, при всей настроенности на объективность рассказа, создал миф о «старинной» жизни, воплотив в «Очерках» свою мечту о том, что есть норма жизни.

В первой трети ХХ века новгородская деревня, не будучи однородной, больше придерживалась традиций, чем активно впитывала в себя новое. Но такие представления, постепенно ослабевая, становились объектом ностальгии, а многие люди попросту рисовали крестьянский мир как мир гармонии. Так произошло и в «Очерке» А.И.Козырева.

По материалам журнала «Вестник Новгородского государственного университета». Оригинал статьи: https://www.novsu.ru/file/1483622