Нет тела – нет дела: стражи государства и презумпция невиновности в СССР

Мысль о всемогуществе советских спецслужб и беззащитности простых людей перед ними давно стала общим местом. Однако историк Михаил Петров утверждает: это — разговоры. Исследователь признаёт, что следственная практика в сталинское время и после него — две большие разницы, но ВЧК и КГБ всегда работали по закону. Мы поговорили с профессором НовГУ о новой книге «Стражи государства», преемственности органов госбезопасности Российской империи, Советского Союза и России и работе спецслужб на территории Новгородской области.

«Сугубо правовые структуры»

— Я очень долго придерживался мнения о том, что история отечественных органов госбезопасности началась с образования ВЧК в 1917 году. Это была принципиально новая структура. В ней не повторились черты спецслужб, существовавших в Российской империи. Но в «Стражах государства» я пришёл к выводу о том, что преемственность всё-таки есть. Органы госбезопасности всегда защищали национальные интересы — от Третьего отделения (императорской канцелярии — прим.ред.), созданного в ответ на попытку государственного переворота в декабре 1825 года, до ФСБ. Не вызывает сомнений сходство между знамёнами Корпуса жандармов, КГБ СССР и ФСБ России в цвете и эмблемах.

— Как регламентировалась работа дореволюционных спецслужб?

— К моменту образования Третьего отделения вышел полный свод законов Российской империи. У службы было положение. До этого избы и приказы напрямую подчинялись царю. А Третье отделение работало строго по закону. То же самое можно сказать о ВЧК и КГБ. Они действовали по советскому законодательству и были сугубо правовыми структурами. Ходят всякие разговоры о том, что они могли делать всё, что захочется. Такого не было и не могло быть. Это было бы грубым нарушением законодательства, а наказание за это следовало моментально.

Презумпция невиновности

— Походы к работе спецслужб за советское время как-то изменились?

— Конечно, судебная и следственная практика до войны и после неё — совершенно разные вещи. До войны, чтобы осудить, было достаточно показаний двух свидетелей и собственноручного признания обвиняемого. Далее дело рассматривалось в особом порядке. В лучшем случае человека приговаривали к 10 годам заключения. В послесталинские времена ничего подобного уже не было. Об этом можно говорить, судя по делам 60-х годов. Там чётко выдерживается принцип презумпции невиновности.

Многие бывшие каратели — человек 15 — на следствии в Новгородской области после войны давали показания об убийстве десятков женщин и детей на Рдейских болотах. Во время ликвидации партизанского края их встретила группа карателей на озере Полиста. Женщин и детей отвели на поляну к большому пруду, расстреляли, а тела сбросили в воду. Некоторые сознавались в том, что сами участвовали в расстреле. Был организован поиск тел. Вызвали вертолёт. Но найти останки на огромной равнине без деревень среди болот и чахлой растительности не удалось. У некоторых следователей есть дурное присловье: нет тела — нет дела. В результате, этот эпизод не включили в обвинительные заключения. Хотя 15 человек врать не могли. Но найти объективных доказательств не удалось.

Оформление документов, юридическая техника, опросы свидетелей — были уже совсем другими. Иначе относились к показаниям косвенных свидетелей. Во времена «Ежовщины», массовых расстрелов было очень много дел на показаниях вроде: «Я знаю, что такой-то состоял в контрреволюционной, террористической, фашистской организации». Были штатные свидетели, которые подписывали их десятками.

— Почему такие перемены произошли? Что изменилось с точки зрения законодательства?

— Всё, что касается презумпции невиновности было и в уголовно-процессуальном кодексе 1923 года. Другое дело — инструкции. Да, закон был таким, но действовали по инструкциям. Законы были идеально хороши. Не зря говорят, что сталинская Конституция 1936 года — самая демократичная в мире. Конечно, закон выше инструкции. Но мы и сегодня зачастую, приходя, к примеру, в муниципальные органы со своей проблемой, слышим в ответ: «не могу, у меня инструкция, глава сказал». Поэтому говорить о правовом государстве рановато.

Западные шпионы в советском Новгороде

— Что изменилось в работе системы госбезопасности помимо принципов следствия в послевоенные годы? Появились ли какие-то другие направления?

— Когда в 1944 году Новгородчину освободили, началась чистка территории. Об этом не любят говорить, но я даже одну из глав назвал «Феномен предательства». Удивительно, но ещё до прихода немцев в деревнях были старосты и полицаи.

Они задержали того же Власова (командира Второй ударной армии — прим.ред.). Очень много этих дел расследовали и сотрудники новгородского управления МГБ и КГБ, и их псковские коллеги. В моей книге представлен очень объёмный пласт следственно-судебных дел по этой тематике. Последнего карателя — Вячеслава Вечера — расстреляли в 1983 году. После этого началась перестройка и розыск военных преступников прекратили. Хотя на Западе он продолжается до сих пор, и многих бывших нацистов, совершивших преступления против человечества, отправляют за решётку.

С 60-х годов пристальное внимание органов госбезопасности было приковано к советской промышленности. В Новгороде к этому времени уже работали «Волна», телевизионный завод, Завод имени Ленинского комсомола. Три четверти их продукции шло на оборонку. И сюда пытались проникнуть разведки США, ФРГ, Франции, Англии. Чётко установленные машины зачастую с военными атташе (официальными представителями военной разведки в стране пребывания) с затемнёнными стёклами, напичканные аппаратурой, останавливались около «Волны» — колесо спустило, якобы. Стояли по полдня, меняли. Вряд ли в обозримом будущем можно будет широко говорить о том, что они там снимали. Безопасность предприятий обеспечивали шестой отдел управления КГБ (экономическая безопасность) и второй отдела (контрразведка).

— Что происходило с отечественными спецслужбами во время и после перестройки?

— Начался жуткий период. Все кому не лень писали, фантазировали, кто во что горазд: о том, что всех расстреливали, что с людей шкуру живьём сдирали. Самые опытные розыскники были уволены в 1988 году, в том числе в Новгороде, потому что они начинали работать ещё при Берии. А Берия был наркомом внутренних дел: его дело — милиция, пожарные, дороги, лагеря. К госбезопасности он не имел никакого отношения. А потом он был переведён на ядерные проекты.

Да, люди работали при Сталине. Но в чём их вина? И сейчас много об этом пишется. Некоторые вещи — дикие. Когда человек не работает в архиве, получается Солженицын. Он писал с претензией на документалистику, хотя что он об этом знал? Другое дело — Шаламов. Он, действительно, был на Колыме и понимал, о чём писал. А кто такой Солженицын? Осведомитель лагерного кума по кличке «Ветров», очень несимпатичная личность.

— Структура и направления работы органов как-то трансформировались?

— В системе произошли только косметические изменения — например, управления переименовали в департаменты. А говорить что-то о делах после 1990 года я пока не могу. Есть закон, по которому 30 лет дела госбезопасности хранятся в тайне. В книге я упоминаю несколько инцидентов на территории области — в частности подрывы на «Октябрьской железной дороге» (крушение «Невского экспресса» — прим.ред.). Но подробно говорить об этом пока рано.

— Отношение людей к органам госбезопасности со временем как-то менялось?

— Вряд ли. Всё-таки это — карательные органы. Их боялись и продолжают бояться.

В подготовке книги «Стражи государства» участвовали доценты НовГУ Игорь Александров (создал дизайн обложки) и Елена Макарова (составила резюме на английском языке).

Фото: Светлана Разумовская.